ПОСТ ПРО СИНДРОМ ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬДА И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ. ЧАСТЬ 2. ПУТЕШЕСТВИЕ

В субботу утром подорвались в 6 утра от веселой трели телефона :
- "Хеллоу, май дарлинг, ай эм хир, окей?!"
- "Окей, окей. Хау ду ю ду?" - это я собрала все знания английского и ответила спросонья Свете - нашей какой-то-юродной родственнице, которая прилетела из Италии и звонила уже из Москвы, наплевав на этикет, в раннюю рань. Я Совершенно забыла, что она говорит по русски и на автомате выдала вот этот английский текст. В моем исполнении это звучало, подозреваю, крайне нелепо. Я изучала немецкий и все попытки родителей научить меня английскому закончились тем, что частный репетитор перевел мне по дружбе песню Биттлз и отбыл, сославшись на то, что мой артикуляционный аппарат не может воспроизводить никакие звуки, кроме немецкого языка. Я, к слову, была несказанно рада - балет, музыка, бассейн... блин, английский был бы перебором.
Так началась наша экспедиция по заповедным местам малой Родины.
К вечеру мы встречали Свету на вокзале Вологды. Из десятков унылых людей в сереньких одеждах с печальными озабоченными физиономиями вычленить сухонькую высокую блондинку с голубыми, как бирюза, глазами, в оранжевом свитере, фиолетовых брюках и зеленом газовом шарфе было не трудно - придурковатость, присущая всем носителям нашей фамилии, била в глаза.
Она стояла и кричала, что ей нужен носильщик. Весело так кричала, громко, очевидно уверенная в том, что сейчас подбежит смуглый красавчик, схватит миллион ее чемоданов и все будет Белиссимо.
Роль носильщиков пришлось исполнять мужу и мне, потому что у Светы было шесть чемоданов, четыре сумки и ВНИМАНИЕ!!! Шляпная коробка. Да, да, та самая круглая коробка. И в ней действительно лежала шляпа. Фиолетовая шляпа с огромными полями. Пахло от Светы почему-то не поездом и сигаретами, а морем и свежими духами.
Все это обилие чемоданов, сумок, запахов и английско-итальянско-русской тарабарщины ввалилось к нам в дом и стало сразу и одновременно готовить салаты, разбирать шмотки, звонить кому-то с криками "Я дома! Я на Родине! Милый, я счастлива!" (Потом я выяснила, что это ее итальянский русскоговорящий муж Марко). Вечер был занят рассматриванием фотографий, воспоминаниями, мечтами и сборами.
Угомонились далеко за полночь, уснули как убитые, но были начеку, потому что наутро из Вашингтона (Уошингтаун, как говорит Света) должна была прибыть еще одна обладательница нашей странной фамилии и, наверное, такой же странной судьбы - Марина.
Угадайте, от чего мы проснулись в воскресенье рано утром?
Все повторилось сначала за исключением того, что Марина была немного полнее и одета была во все красно-желто-голубое. Очередное яркое пятно на Вологодском вокзале. У Марины был всего один чемодан. С собой. Остальные ехали отдельным багажом.
Еще один вечер в застольях, сумках, рассказах-расспросах, слезах и восторгах от русских березок.

Их было так много - и Светы и Марины! Они были одновременно везде, уследить за ними и держать их внимание было невозможно. Я просто расслабилась. Наслаждалась необычным говором и едва уловимым Вологодским акцентом, яркими красками и свободой рассуждений, внезапной сменой настроений и вдруг рассудительными нотками..
Предстояло самое интересное, самое захватывающее и волнующее приключение за последние несколько лет. Зная свою сентиментальность, я дала себе слово в любых ситуациях реветь не чаще раза в час.

Сборы к месту начала похода у нас с мужем много времени не заняли - в доме нашем - в деревне Умриша (от нее до Заберезника километра два) есть все, вплоть до бигудей и трех видов зубной пасты, но для Светы и Марины это была катастрофическая задача - взять самое необходимое. Для нас самое необходимое - это таблетки от комаров. Для них прожить без шляпы от солнца, планшета, трех телефонов, маникюрного набора, пауэр-банка... а там есть банкомат, обменник, супермаркет? на чем мы будем добираться до Забэрэзник?
Муж поступил проще. Он сказал - загружаемся в машину, весь ваш багаж погрузят и отправят вслед за нами отдельным аутомобилэм. И они купились. Мне их даже жалко было в тот момент.

Муж быстренько напихал им в рюкзаки набор туриста на три дня, из самих с рюкзаками запихал в машину, выдал им по бутылке домашнего вина, пирожков и тронулись.
До места назначения неспешного пути часа два. Дорога чудесная - деревеньки, горки, изгибы дороги, тоннели из склонившихся елей и берез, маленький провинциальный городок Сокол и снова - деревеньки, горки... Весь путь был занят вином, песнями, слезами и тостами. Жаль, не разделила со всеми эту радость - я была за рулем. К моменту, когда мы свернули к деревне Умриша, у меня в машине сидели два слегка пьяных веселых существа и спящий муж.

Деревня Умриша, расположенная на выселках Харовского района Вологодской области, образована, судя по архивным записям, около 1917 года. Была она большой и густонаселенной - конюшня, магазин, коровник, около полутора десятков больших домов. Из этой деревни на войну ушли трое мужчин. Никто из них не вернулся, но это отдельная история.
Деревня Заберезник - наша цель - тупиковое место с момента его основания. За ней - только леса и болота - топкие и дремучие. Много лет назад она сгорела и никто кроме охотников там не бывает. Говорят остались остовы домов, видны фундаменты, иногда заходят туда заезжие туристы с металлоискателями в попытках найти ценные вещи, но безуспешно.

Но Забэрэзник, как говорит Света, мы оставили на следующий день. Нужно было переварить впечатления от уже увиденного, посидеть у костра, осмотреть дом, сходить на реку да и мало ли еще замечательных занятий в деревне! Целью Марины же было этим вечером испечь пирогов в русской печи. Она, несмотря на добровольную эмиграцию, старается не отпускать свои корни и раз в месяц устраивает дома русские вечера, на которых и шлифует мастерство повара. Мало того - ее американский муж сложил для нее печь, чтоб она могла тосковать рядом с ней по дому и ваять свои шедевры в полном соответствии с аутентичными рецептами. Готовит она шикарно, как мы потом поняли. Но это отступление.

Я уже писала, что в Умрише кроме нас никого нет, поэтому Марина, никого не стесняясь, горланя во все горло песню про мамочку и саночки, отправилась за дровами. Вернулась почти сразу бегом и с белым, как простыня, лицом.

Вариантов у меня мелькнуло три: летучая мышь (премилые существа, кстати, в изобилии обитающие в нашем подвале); совы, которые имеют обыкновение памятниками сидеть на плетне рядом с домом и в самый неподходящий момент ухать, или большущий паук - крестовик. Змеи исключались - их у нас не водится вообще, даже безобидных ужиков.

Муж молча протянул полстакана винишка, Марина так же молча его лызнула и показала трясущейся рукой за плетень. За плетнем стоял и медленно жевал осиновые ветки Толян.
Толя - это кабан. Он со своей семьей давно живет в ближайшем лесочке и иногда приходит с выводком поискать вкусняшек - диких яблок, весенних корешков или желудей возле нашего дуба. Мы к нему привыкли, но на гостей это производит колоссальное впечатление, если добавить, что у Толяна сломанный в битвах бивень и длиннющая шерсть, напоминающая старую швабру. Толян ушел, но почесался об дерево и оставил клок шерсти. Вот эта шерсть на фотографии. Марина забрала ее как трофей домой. Она вообще утащила с собой две сумки странных вещей на память - шерсть Толяна, шишки, кусочки мха, бересту. Интересно как она все это будет объяснять на таможне?

Толян спустя час был забыт, а мы продолжили. Следующим номером развлекательной программы был поход за налимами. Налим - чудесная рыбка с шикарной печенью, которая ловится сейчас на вершу (верша - это такая специальная сетка для ловли рыбы или раков). До того места, где он водится, два с небольшим километра через деревеньку Балыково. Там всего три дома, в одном из которых живет самый знаменитый рыбак Харовского района - Санёк. Всегда, когда мы едем на рыбалку, мы ненадолго останавливаемся у него. Дома у него рыбацкий антураж - самоплетные сети с остатками чешуи, вялящаяся на веревках рыбка, щучьи головы и (честное слово) - просто хирургическая чистота. Да и сам Санёк невероятно колоритен. В этот раз обойти его тем более мы не могли.

Завалившись к нему всей толпой и объяснив цель путешествия мы были накормлены щучьими котлетами, ухой из судачка и самопальной щучьей же икрой (Боже, как это вкусно!!!). Санёк всегда не то, чтоб очень пьян, но весел бесконечно - как точно сказал классик, поэтому беседа полилась рекой. Он исполнил для заморских гостей под гитару песню "А ты опять сегодня не пришла" - очень жалостливо и громко, слегка пришепетывая из-за отсутствия трех зубов, но гости были в восторге, аплодировали громко и искренне.

Санёк, довольный своим международным успехом, уснул, а мы отправились - таки за рыбой.
По дороге нас жало еще одно интересное местечко. Много лет назад в деревеньке Потапиха был построен лагерь для летнего отдыха детей из Харовского дома - интерната - несколько корпусов, столовая, медпункт, - все как полагается. Стоит лагерь на берегу реки но давным - давно заброшен. Мы с мужем давно хотели побродить по этим развалинам, никем уже даже не охраняемым, но как-то времени не хватало. А тут такой случай! И мы, не сговариваясь, повернули в Потапиху.

Кто был в пионерских (именно тех, СССРовских) лагерях? Вы помните деревянные корпуса со штампиками на наволочках? Ростомер? Алюминиевые огромные поварешки и меню, написанное от руки? Я помню. Вот это - остатки такого лагеря.
Нацарапанные на тумбочках надписи, развороты журнала с группой "Ласковый май" над ржавыми кроватями - нам было интересно все. Куда-то среди комнат потерялась Света, мы пошли ее разыскивать и нашли сидящей на груде старых книг и размазывающей по глазам слезы пыльными руками. Она нашла библиотеку.

Маленькая комната с двумя стеллажами была завалена богатством - книги... старые, пыльные, грязные книги. Света перебирала свои воспоминания и плакала, вцепившись в Майн Рида. Через полчаса рыдали все - с полок, на которых пауки вывели не одну сотню потомств, смотрели на нас Демьян Бедный 1946 года издания, сверкал глазами, колючими, как репейники, Маяковский, взглядом с поволокою упрекал нас Есенин.
Все порвано, помято, забыто.

Налимы утратили свою актуальность. Остаток вечера мы собирали, чистили книги и носили их в машину. Собрали все до последнего листочка. Забегая вперед скажу, что все порванное - восстановлено, отмыто, склеено, высушено. Все книги останутся со мной и забыты не будут - на них уже очередь почитать.

Вернулись домой и зажгли шикарный пионерский костер. Такой большой - до неба! Искры вспыхивали и с треском уносились в темно-синюю высь, машина времени забрала всех в тот самый год, где у каждого остался кусочек сердца - у кого-то мальчишка, который таскал на крыльцо букеты сирени, у кого-то - бабушка, тепло рук которой останется с тобой навсегда. У каждого - свое. Никому не хотелось говорить и муж взял гитару.

Вообще муж мой играет как Бог на шести блатных аккордах. Репертуар тот, что нужен у костра - Розенбаум, Трофим, Сектор Газа и прочее компанейско-расслабляющее. Но вдруг - откуда это все берется в самый нужный момент? - все услышали:

-Барабан старается, трубач играет сбор.. и нет среди нас белоручек,
ты гори, гори мой костер - мой товарищ, мой друг, мой попутчик.

Помните? "Кортик", "Бронзовая птица" - это наше детство. Света и Марина уверенно, почти без акцента подпевали, я плакала, наплевав на данный себе зарок не пускать слезы чаще раза в час.

Была печеная картошка, козье молоко, заботливо поставленное на крыльцо приятелями из соседней деревни, вареные раки с укропом (вот уж чего у нас в изобилии), хлебушек с салом на костре, общий ржач под рассказы о заграничной жизни и о наших деревенских похождениях. Пели песни, танцевали и уснули. Просто выключились от эмоций в начале третьего.

Света ведет здоровый образ жизни. Она не пьет ничего, кроме итальянского вина Кьянти (градус компота, постоявшего на солнце пару дней), не курит, бегает по утрам и ест овощи на пару. Во всяком случае она так думала пока не попала к нам. А родом - то она из России.

Первое, что я увидела, выйдя на крылечко утречком - над крылечками дым колечками и черемуха под окном. Это слова из песни, но дым колечками действительно шел - от папироски Беломор Канал (подарок друзей), которую Света, держа заправски двумя пальцами за фильтр, с наслаждением курила.

-Я бросать здоровую жизнь. Окей?! Я пить и курить и вдыхать дым. Я больше не бегаю.
-Окей. Как самочувствие?
-Вери гуд. Белиссимо. Все харашо.
-Что будешь на завтрак?
-КозИНОЕ молоко и хлебушек.

Примерно такой диалог состоялся у нас со Светой утром понедельника. Марина еще спала, поэтому мы пошли пить козИНОЕ молоко и есть хлебушек. Я обошлась кофе, а Света, выпив стакан молока (как мило, - у нее остались молочные усы) и закусив булкой, терпеливо ждала.

Вышли часа через два, запасшись термосами и бутерами с колбасой - ни Свету ни Марину не удалось убедить в том, что идти два километра и проголодаться мы не успеем. Шли молча, медленно, как будто жаль было терять эту дорогу и приближать финал похода - все понимали, что победа приносит чувство опустошения и старались оттянуть этот момент.

Деревня Заберезник выплыла из моросящего дождя призраком. Честно говоря я и сама в ней не бывала - нам с мужем в голову не приходило, что именно там растут наши корни.
Два остова сгоревших домов, огромные березы, нагибающиеся от ветра почти до земли, хмель, которым было увито все вокруг и почти геометрически правильной формы пруд. Вокруг, как разбросанные яичные желтки, росли фонтаны купальниц и пахло горько и свежо одновременно.

Устроили первый привал и я поняла, что термос и бутерброды были для того, чтоб найти причину для остановки - все волновались. Спас положение муж. Он встал и сказал:
-Пошли клад искать. Найдем - купим себе магнитофоны, джинсы и поедем в Сочи отдыхать.
И все стало легко. Все превратились в детей, которые лазают по заброшенным домам в поисках сокровищ.

Первый попавшийся дом удивил - его как будто не коснулся пожар. Бревна - светлые, вымытые дождями и снегом, рухнули, но не горели.
Это был дом Романовых. На две семьи. Осталась разрушенная печь и настенная посудная полка. Света и Марина стояли в центре бывшей комнаты и вспоминали хозяев. Бабушку Глашу и деда Федора. На нас почти не обращали внимания, только один раз, обернувшись, спросили - как называются маленькие пирожки с картошкой.

-Калитки? - сказал муж
-Да, калитки. Это дверца в заборе и пирожки с картошкой.

Мы их не отвлекали, просто ходили рядом и ловили воспоминания.
Второй дом был домом Марининой родни. Его почти стерло с лица земли. Я первый раз видела, как человек разговаривает со своим домом. Марина гладила остатки бревен, как будто прощения просила у них. Долго стояла, прижавшись к дверным доскам, потом медленно вошла и уверенно повернула направо - там была ее комната. На месте комнаты росла крапива, но на остатке стены сохранился огромный, ржавый и погнутый вколоченный наполовину гвоздь. На гвозде висел обруч от старой бочки. На обруче была привязана красная нитка и детской рукой было нацарапано - МАРИНА. Буква "И" была написана наоборот. Марина нацарапала на обруче свое имя в первом классе, перед отъездом в город. Больше в Заберезнике она не бывала.

Я забрала этот обруч с собой. Мне нужно было сохранить все воспоминания для себя и для них. Я не была уверена, что мы увидимся еще. Я ни в чем не была уверена.

Следующий дом мы узнали только по остаткам фундамента. Кто в нем жил - вспомнили с трудом и облегченно вздохнули - вредные бабуська с дедуськой шпыняли всех детей в округе. Было не так грустно их вспоминать. Но по дому все равно походили, нашли красный бабулькин платок, старую сумку и маленькую голубую чашку. Марина шла и обстоятельно собирала все трофеи в рюкзак - чашку, платочек, погнутую алюминиевую ложку, обрывок газеты.

Вот еще один остов. Света замерла. Мы, чтоб не потревожить, отошли, но она на удивление весло обернулась:
-Приглашаю в гости!
Бродили по остаткам дома, вспоминали, находили забытые пустячковые мелочи, нюхали стены, смотрели через обвалившиеся бревна в моросящее дождем небо.
Вдруг Света уверенно подошла к груде кирпичей - рухнувшая печь - и сказала - вот тут был подпол.
Добраться до него было невозможно. Печь была огромной, русской, с двойным сводом, груда кирпичей получилась в человеческий рост.

Остатки рухнувшего чердака. На бревнах, сложившихся как карточный домик, - большая плетеная корзина. Света снова замирает. Это ее люлька. Это плетеная ручной работы люлька, в которой ее качала бабушка. В люльке - остатки сушеного хмеля. Потащили ее с собой.

Бродили по деревне еще часа два. Чаще всего в этот вечер я слышала фразу "А помнишь? - Помню..." ПОМНЮ!!! Это было главное, непоколебимо - уверенное, жизнеутверждающее ПОМНЮ!!! Ничего не стерлось из памяти. Смешно фыркающие косолапые ежики степенно переходили тропинки, неуловимые коростели метались по траве, запоздалые жирные майские жуки с протяжным "ЖЖЖЖЖууууу" падали, как яблоки, на землю.
Это было состояние абсолютного покоя и счастья.

Был целый вечер и еще целый день, потом путь домой, все это такое насыщенное, яркое, со смехом и без неловких пауз в разговорах, с полными сумками шишек и мха, коряжек из леса и старых алюминиевых ложек, книг из библиотеки и траченных молью остатков подзоров - полными сумками воспоминаний.

В августе собираемся снова - Свету и Марину нужно еще сводить за грибами и ягодами. Марина очень интересуется грибами. Я объяснила ей, что в июне они еще не растут, но полчаса спустя с восторженным криком "Греби! это Греби!" она приволокла мне пригоршню поганок и мы с мужем поняли, что работы у нас много.

Перед отъездом Света серьезно мне сказала следующее:
-Я много лет жить в Италии. (Она с 9 лет действительно жила, училась, потом вышла замуж и родила детей в Риме). Я переезжать в Россию через полгода. Навсегда.

... И Марину и Свету самолеты уже унесли в разные концы земли.
Еще два звена цепи из родных сердец найдено. Цепи, которая не разорвется никогда.
Еще два дня рождения вписано в календарь поздравлялок, еще две фотографии вклеено в древо нашей семьи.
Пройдет еще немного времени и древо разрастется. Я это точно знаю...